Лет в четырнадцать я была очень умным ребенком. (По крайней мере, так считали мои родители и учителя, сверстники не считаются). Я прочитала буквально библиотеки книг, большая часть которых мне совсем не подходила по возрасту, от древних греков (Лукиан и Апулей до сих пор мои любимые) до драматургов французского классицизма, до стремных учебников по философии, до только что переизданного Фрейда. Я знала очень много длинных и умных слов, которые любила ввернуть в разговор, шокируя слушателя глубиной своей эрудиции. Учительница, с полного моего согласия и одобрения руководства школы, на год выгнала меня с уроков литературы, снабдив списком книг и графиком встреч. А то я плохо влияла на одноклассников и срывала ей «правильный» анализ изучаемого произведения. В-общем, я была абсолютно невыносимым человеком, и очень одиноким. «Потому что и поговорить-то не с кем». Чуть попозже я поговорила, и даже наговорилась, со всякими взрослыми философствующими дядями и тетями. Неприятные выводы: во-первых, я, конечно, использую умные слова, но не все их понимаю; во-вторых, я жутко мало знаю; и в-третьих, далеко не все взрослые люди, умеющие ввернуть цитату из Хайдеггера, умные или взрослые)))

Много позже, пытаясь понять «что это со мной было», я пришла к выводу, что ничего страшного, просто бунт против позднесоветской реальности, с ее стагнацией и невозможным упрощением мысли. Ну, вот дети сбегали на улицу в поисках правды жизни (становясь хулиганами, гопниками и далее, некоторые, теми самыми бандитами 90х), ну вот, другие дети и некоторые взрослые сбегали в виртуальный мир «культуры», запоем читая запрещенные или просто годами неизданные тексты (тут было два бога «как бы запрещенки» — Ницше и Фрейд). Но все бунты должны заканчиваться, по логике. И драйв проходит, и пора уже строить на развалинах новый желаемый мир. У меня прошел к годам 18, я скатилась только в профессиональный нон-фикш и фантастику. Потом остался только нон-фикш. И, собственно, этот текст я пишу из-за него.

Я сейчас продираюсь через очередную работу по искусству второй половины 20 века. Буквально продираюсь, с выписыванием особо залихватских фраз, с чтением по абзацам, пытаясь восстановить ход мысли и логику автора. Приходится мысленно переставлять информацию в некую более линейную последовательность (ну просто у автора страсть рассказывать в одном предложении с анализом конкретной работы про все предыдущие опыты в том же роде других авторов, и с фактическим подробностями). Периодически открываю своего любимого Академика, не потому что не знаю термин, а потому что сомневаюсь, что я или автор понимаем его одинаково, и так вообще можно говорить.

Я не буду называть автора, скажу только, что названная работа считается чуть ли не обязательным к прочтению учебником для искусствоведов и кураторов. Особенно страшно за кураторов, на бедных девушек на первом же курсе обрушивается весь этот канон плюс тонны апокрифов, часть еще и в плохом переводе. Следуя за предложенными образцами, они позже создают чудесные, поэтические и абсолютно нечитаемые экспликации к выставкам, которые понимаешь скорее сердцем, чем мозгом. Ну или ни тем ни другим. Мне тут на днях напомнили, что куратор пишет свой текст прежде всего для других кураторов, иногда для художника и прессы, и почти никогда для публики. По крайней мере, не для неподготовленной публики. На выставку совриска неподготовленная публика (как бы) не ходит. Ну не знаю, на Recycle в Манеже и на Фабре в Эрмитаже, и на Гидре в Севкабеле, и на Энди Уорхоле там же было много людей, не читавших (пока) Лакана. Но опустим пока вопрос публики и понимания ею совриска. Это требует отдельного поста, когда-нибудь.

Вернемся к умным словам. Термины, так они обычно называются, абсолютно незаменимы в науках. В идеале каждый термин обладает двумя важнейшими особенностями: емкостью (полнотой знаний о предмете, включая другие обозначенные терминами понятия) и однозначностью. Емкость термина, кстати, предполагает экономию языковых средств («больше мыслей в меньше слов»), ценнейшее качество любой статьи. В точных науках термины точно незаменимы, и, к счастью, чаще всего однозначны. Чтобы представить себе емкость термина, представим себе описание действия «извлечь корень третьей степени из 125», без терминов тут пришлось бы говорить что-то вроде: «нам нужно найти такое число, которое, умноженное на само себя три раза, даст нам число 125», и если продолжать по той же логике, то придется еще объяснять, как умножить и что такое число))) Но и в точных науках есть такие «универсалы», которые могут испортить нам жизнь. Функция или вектор, например. Потому что используются не только в математике. В гуманитарных науках уже посложнее, если лингвистике еще повезло, да и философию боги философами не обидели (а они обычно начинают с того, что подробно и обстоятельно объясняют КАК они собираются использовать термины), то большинству гуманитарных дисциплин приходится пользоваться словарем, составленным кое-как из гремучей смеси философии, психологии, социологии и авторских «измов». Не верите? Ну проведите эксперимент. Берем любые два учебника по математике и любые два учебника по эстетике и сравниваем. Добавим к этому естественную тенденцию к международной унификации терминов и многочисленные переводы. И вот появляется загадочный «нарратив«, который, по корню понятно, имеет отношение к «рассказу», или «суггестия» (а вот тут тупо «внушение» и других переводов как бы нет) и чудесная «коньюгация», которая в русской научной литературе имеет отношение только к биологии, при этом часто используется в гуманитарных текстах как conjunction, то есть «спряжение». И примеров таких интересно звучащих словечек в искусствоведческих текстах несть числа. Согласитесь, «коньюгация визуальных форм» звучит торжественно и убедительно. Непонятно только, о чем это, о спряжении или о слиянии. Но это проблемы читателя/зрителя, ну то есть вообще не наши.

Этот текст не против красивых длинных умных слов. Очень сложно заменить термины. И я, если честно, не требую однозначности терминов в гуманитарных дисциплинах, это очень мало достижимая цель в вещах, связанных с душой, культурой и обществом.

Но меня правда смущает ситуация, которая сейчас сложилась в среде кураторов/искусствоведов совриска. Я уже накопила порядочную коллекцию текстов, написанных на «зауми» (Хлебников был поэт, ему можно. Ученым — нельзя. Цели («создать» и «объяснить») сильно разные. И, знаете, эти тексты легко читаются (я уже читала книгу, которую сейчас так мучительно перечитываю, в год ее выпуска. Тогда это было легко, запоем, за пару дней. Конечно, мозг услужливо исключил всю «заумь» и оставил только ощущение симпатичного интересного (бес)полезного текста. В стиле «гараж», так сказать). Получается, избыточная терминология скрывает смысл, текст трудно запоминается и, если позволить себе поэтическое высказывание, скользит на границе моего сознания, не меняя его.

Но есть и более весомая причина опасаться «умных» слов. Я хорошо помню, каким несносным, надменным, самолюбивым ребенком была. Какое чувство собственного превосходства и исключительности испытывала из-за того, что единственная в классе прочитала «опыты» Монтеня (а таки пришлось перечитывать много раз, до большинства книг надо дорасти) и так далее. И мне часто кажется, что, натыкаясь на такие тексты, изобилующие терминами философии и прочих дисциплин, постоянно изобретающих новояз (пиджин инглиш искусства), я натыкаюсь на прежнюю себя. Человека, который отделяет себя от большинства человечества с помощью длинных слов. А одно из главных мистических (для меня) свойств любого искусства — его универсальность, его способность рассказать общую для всего человечества историю на уникальном личном языке автора. Ну вот, когда мы говорим «экзистенциальный ужас», разве это не тоже самое, что может сказать любой: «страшно жить»? И если нам приходится сопровождать сделанную вещь такими словами, разве это не признак желания отделиться от всех, встать выше их в неком нелепом рейтинге интеллектуального превосходства? Выстроить впечатляющие баррикады между нами и зрителями? Кто как, а я лично жутко устала от дискурса Чужого и Другого, и вообще, пора уже завязывать с пседвокружками псевдореволюционеров, а то это каждый раз плохо кончается.